The world is full of magic things, patiently waiting for our senses to grow sharper.
Маша пришла часов в 10, сонная и уставшая. Мы долго сидели на кухне, курили, она рассказывала что-то смешное, легкое, пила теплый, еще не остывший, чай. А потом она плакала.
Невозможно чувствовать себя еще более беспомощной, чем когда человек, ради которого и горы свернуть, и что угодно, рыдает у тебя на плече, кусая указательный палец, говоря что-то несвязное и тихое. Она устала, ей тяжело, ей невозможно тяжело... А я ничего не могу сделать.
Она спит рядом со мной, укутанная по нос в одеяло. Она нежно сопит, ворочается, но наконец-то спит. И я очень рада, потому что в последнее время она не могла даже чуть-чуть задремать.
Сережа ей не пишет и не звонит, и сколько бы она не храбрилась, сколько бы не прятала все где-то внутри, я вижу. И от этого еще хуже. Маша не хочет меня напрягать, какой бы разговорчивой и простой она не казалась на первый взгляд.
Я знаю ее слишком долго, чтобы не замечать загнанный взгляд, вымученную улыбку и дрожащие от усталости руки. Я знаю ее слишком хорошо, слишком близко, и это «слишком» близко и тепло.
Я очень люблю ее.
Невозможно чувствовать себя еще более беспомощной, чем когда человек, ради которого и горы свернуть, и что угодно, рыдает у тебя на плече, кусая указательный палец, говоря что-то несвязное и тихое. Она устала, ей тяжело, ей невозможно тяжело... А я ничего не могу сделать.
Она спит рядом со мной, укутанная по нос в одеяло. Она нежно сопит, ворочается, но наконец-то спит. И я очень рада, потому что в последнее время она не могла даже чуть-чуть задремать.
Сережа ей не пишет и не звонит, и сколько бы она не храбрилась, сколько бы не прятала все где-то внутри, я вижу. И от этого еще хуже. Маша не хочет меня напрягать, какой бы разговорчивой и простой она не казалась на первый взгляд.
Я знаю ее слишком долго, чтобы не замечать загнанный взгляд, вымученную улыбку и дрожащие от усталости руки. Я знаю ее слишком хорошо, слишком близко, и это «слишком» близко и тепло.
Я очень люблю ее.